Первая любовь подростков — яркая, болезненная, идеализированная — часто адресована рок-звёздам, актёрам, кумирам TikTok. Почему это происходит? Что на самом деле стоит за «безответной» влюблённостью в кого-то недостижимого? И как первая любовь помогает найти себя, пройти через инициацию и выйти из этой истории не с разбитым сердцем, а с новым пониманием себя?

О первой любви как о важнейшем этапе взросления, о том, как кумира превращают в зеркало собственной души, мы поговорили с Жанной Сафиуллиной — клиническим психологом, арттерапевтом, специалистом, который умеет слушать и слышать то, что подростки не могут выразить словами.

Эта тема волнует и родителей, и самих подростков. Потому что первая любовь — не просто про «романтику». Это про то, кто мы есть. И кем ещё только учимся быть.

Светлана Маслова:
Жанна, сегодня мы говорим о подростковой влюблённости — такой острой, яркой, порой захватывающей с головой. И мне хотелось бы начать с той стороны этой темы, которая обсуждается сейчас особенно активно: кумиры, знаменитости, влюблённость в рок-звёзд, актёров. На волне всех этих историй о харассменте, абьюзе, токсичных отношениях всё больше всплывает примеров, когда девочки-подростки становятся жертвами небезопасных связей. И не обязательно речь о знаменитостях — это может быть и просто взрослый парень, на которого проецируются мечты.
Интересно, почему одних девочек такие увлечения вдохновляют — они идут учиться, пробуют петь, рисовать, снимают видео. А других это приводит к у подъезда "любимого" актёра и к попыткам завязать отношения любой ценой. От чего это зависит?

Жанна Сафиуллина:
Это очень тонкая и многослойная тема, правда. Подростковый возраст сам по себе — не самый простой период. И не только для самих подростков, но и для их родителей, учителей, всех, кто рядом. Это время поиска, и главные вопросы, которые подросток задаёт себе: «Кто я?», «Какие люди мои?», «С кем я хочу дружить?», «С кем я хочу быть в близких отношениях?»
И романтические чувства здесь — часть естественного развития. Особенно к 16–17 годам очень хочется найти "своего человека". Это не прихоть и не блажь, это — настоящая потребность, такая же, как быть понятым, принятым, любимым.

С.М.:
Да, именно так. А как объяснить, почему для кого-то первая влюблённость становится трамплином — чтобы раскрыться, стать сильнее, а для кого-то — ловушкой?

Ж.С.:
Здесь важно смотреть, с каким "эмоциональным багажом" человек приходит в подростковый возраст. Было ли детство стабильным? Чувствовал ли он, что его любят, уважают, слышат? Или, может быть, он уже сталкивался с насилием — эмоциональным, физическим, сексуализированным? Возможно, в его семье не было безопасной привязанности, доверия. Всё это оставляет след.

И тогда первая любовь становится не про новое, а про повторение старого сценария. Если у девочки в глубине души живёт опыт обесценивания, она может попасть в отношения, где снова будет унижение, зависимость, страх. Это неосознанная попытка переписать свою травму, но часто — с тем же исходом. Только теперь в другом обличии.

С.М.:
Получается, если у подростка более-менее устойчивое представление о себе, если он знает себе цену, если рядом были поддерживающие взрослые — то шансов попасть в опасные отношения меньше?

Ж.С.:
Совершенно верно. Самооценка, эмоциональная зрелость, опыт уважительного общения — всё это как прочный фундамент. И тогда даже сильная влюблённость в звезду — это скорее вдохновение, игра, путь к себе. А не стремление раствориться в другом и заслужить любовь любой ценой.

С.М.:
Спасибо, Жанна. Это очень важное различие. Думаю, многие родители, читая это, смогут посмотреть на поведение своих детей с новой стороны. Не как на "глупость", "прихоть", а как на отражение чего-то глубинного — боли или силы, с которой ребёнок входит в подростковую любовь.

Светлана Маслова:
Жанна, вы затронули очень важную тему — семейных сценариев. Но у меня вот ещё какой вопрос. Почему у одних девочек подростковая влюблённость становится толчком к самореализации — например, она влюбляется в рок-звезду и идёт сама петь, создает свою группу или ведёт блог, пишет тексты, — а у других вся энергия уходит в то, чтобы дежурить у его подъезда своего кумира? И честно — непонятно, чего они ждут? Что окажутся у него в постели? Что он женится на них? Что они предназначены друг другу судьбой? Что вообще происходит в их голове?

Жанна Сафиуллина:
Да, Светлана, это действительно хороший вопрос. И здесь нет одного простого ответа. Но давайте разбираться. Те девочки, которые идут в музыку, начинают писать или как-то реализовываться — у них, скорее всего, есть контакт с собой. Им что-то в этом человеке откликается, но откликается через вдохновение, через движение. Он становится кумиром, но в хорошем смысле. Не идолом, которому молятся, а образцом, как можно жить, творить, добиваться своих целей. Это про подражание через действие. Они, может быть, понимают, глядя на него: «Музыка — это про меня. Я тоже так хочу». И это очень ценно.

С.М.:
То есть кумир как внутренний навигатор — «вот это то, чего я тоже хочу». Но это ведь, наверное, редкий случай?

Ж.С.:
Да, потому что это уже требует некой осознанности. А если девочка себя не знает, если она внутри потеряна? Тогда всё по-другому. Тогда кумир — это не маяк, а как будто спасательный круг. Такая девочка может даже не понимать, чего она хочет, какая она вообще. И тогда она тянется к кому-то известному, великому, яркому — не потому, что хочет творить, как он, а потому что хочет быть рядом. Словно думает: «Если я буду с ним — я тоже стану особенной. Я обрету хоть какую-то форму». Это попытка найти себя через другого.

С.М.:
Звучит грустно. Получается, это не про любовь вовсе, а про поиски себя, которому никто не учил?

Ж.С.:
Именно. Это не про «я тебя люблю», а про «я через тебя становлюсь кем-то». Это очень тонкая и уязвимая штука. Часто у таких девочек за плечами — опыт обесценивания, травмы в семье, чувства ненужности. И тогда рядом со «звездой» они как будто чувствуют: «Вот теперь я важная. Я рядом с ним. Я часть чего-то большого». Это подмена. Иллюзия. Потому что себя-то по-прежнему они не понимают, не чувствуют.

С.М.:
То есть влюблённость в этом случае — это почти как зависимость? Способ хоть на время почувствовать себя?

Ж.С.:
Да, как наркотик. Подсесть на чужую славу, чужую яркость. Как будто через него я получаю право быть. А глубже — та же девочка, которая не знает, кто она и какая. И всё пытается заполнить эту пустоту — пусть даже тем, что просто будет стоять рядом с кем-то известным. Ведь если я рядом со звездой, значит, я тоже сияю? Так они думают.

С.М.:
И это как будто вечный голод — быть кем-то, быть значимой. Но без внутреннего фундамента?

Ж.С.:
Да. Без внутреннего «я». Отсюда и токсичные отношения, и самообман, и повторение травматичных сценариев. И тут очень важно — не ругать таких девочек, не насмехаться, а помогать. Помогать искать себя, находить свои настоящие желания, отличать внешнюю иллюзию от внутренней опоры.

Светлана Маслова:
Жанна, мы начали с вами разговор о первой любви подростков — особенно о тех ситуациях, когда девочка влюбляется не в реального одноклассника, а в знаменитость: музыканта, актёра, блогера. Почему так бывает? Что за этим стоит?

Жанна Сафиуллина:
Да, Светлана, это правда очень интересный поворот. Я думаю, здесь важную роль играет то, насколько девочка вообще знает себя: свои желания, свои потребности. Если она ощущает собственную ценность, если у неё есть ощущение «я сама по себе интересна», тогда она будет проявляться — ярко, живо, с удовольствием. Она будет раскрывать то, что уже есть внутри.

С.М.:
То есть она не будет пытаться «прислониться» к чужой яркости, не станет самоутверждаться за счёт чьей-то известности?

Ж.С.:
Да, именно. А вот если внутри ощущение: «я не ценна, меня никто не замечает», — тогда да, появляется желание быть рядом с кем-то, кто уже светится. Если я сама не чувствую свою значимость, то хотя бы быть в ореоле того, кто её имеет. Это как бы способ почувствовать себя нужной, интересной — пусть и через другого человека.

С.М.:
Получается, даже демонстративность может быть ресурсом — если девочка понимает, как использовать её в свою пользу?

Ж.С.:
Совершенно верно. Если у девочки есть артистичность, она может пойти в театральную студию, начать петь, рисовать, писать стихи — одним словом, найти себе сцену, на которой можно проявиться. Ярко одеваться, выделяться — почему бы и нет? Главное, чтобы это было её собственным выбором, а не попыткой быть замеченной только через «прилипание» к кому-то другому.

С.М.:
Хорошо, но скажите — бывают ли случаи, когда девочки влюбляются в звёзд, и это становится для них настоящей драмой? Приходят ли с этим к психологу?

Ж.С.:
Интересно, что именно с такими историями, когда идет речь о фантазийной влюблённости в какую-то публичную фигуру, девочки практически не приходят. Или, возможно, приходят уже гораздо позже, когда эмоции схлынули, а последствия остались.

С.М.:
Потому что в моменте это воспринимается как нечто прекрасное, правда? В духе: «Вот оно, настоящее чувство, и я — героиня увлекательного романа»?

Ж.С.:
Да, именно. Внутри этой истории всё кажется наполненным, романтичным, красивым. Девочка не чувствует, что с ней что-то не так. Наоборот, всё как в кино: страдания, мечты, чувства — всё серьёзно. Она проживает это как очень важный этап своей жизни.

С.М.:
А что же с несчастной влюблённостью — той самой, которая случается в более реальных отношениях?

Ж.С.:
Вот с такими запросами обращаются часто. Иногда приходят сами девочки, если им больше 18. Но чаще — родителей беспокоит состояние дочери, особенно если она младше. Заявка звучит примерно так: «Никак не может забыть мальчика», «Рвёт душу, страдает», «Не может жить дальше после расставания с ним». Это может быть история о безответной любви или о разрыве, который так и не стал завершённым.

С.М.:
А бывает ли, что у девочки нет никакого реального опыта отношений, но она влюблена в какого-то кумира, и эта влюблённость становится чуть ли не главной частью её жизни?

Ж.С.:
Да, бывает. Особенно в возрасте от 15 до 18 лет. Часто бывает так, что это не носит какого-то патологического характера — она не ездит за любимым музыкантом по всем городам, не преследует его. Это скорее глубокое внутреннее чувство. Такая девочка может часами слушать его музыку, собирать фотографии, пересматривать интервью. Но всё это — способ хоть как-то пережить и выразить то, чего ей не хватает в реальной жизни.

С.М.:
Что именно ей не хватает?

Ж.С.:
Близости. Эмоциональной связи. У большинства таких девочек не складываются отношения с ровесниками. У них нет крепкой дружбы, нет компании, с которой можно было бы весело и свободно проводить время. А иногда — даже просто кого-то, с кем можно поговорить по душам. И вот тогда появляется эта фантазия: как будто бы где-то есть кто-то, кто точно её поймёт, примет, полюбит. Пусть это будет звезда, далекий и недостижимый, но зато идеальный.

С.М.:
Это очень трогательно. Получается, фантазия становится чем-то вроде убежища?

Ж.С.:
Да. Это способ справиться с одиночеством. Через эту историю девочка хотя бы как-то прикасается к любви. Это суррогат, но иногда он помогает пережить важный период. Это не болезнь. Это голос: «Я хочу, чтобы рядом был кто-то, кто меня любит». И пусть пока только в мечтах — но хотя бы так.

С.М.:
И если с ней в этот момент поговорить, поддержать, помочь найти путь к себе — всё может развернуться в очень созидательную сторону?

Ж.С.:
Именно так. Самое главное — не высмеивать, не обесценивать, не говорить: «Ой, ерунда это все, повзрослеешь — забудешь». Это история о потребности быть любимой, нужной, понятой. И когда мы это видим, мы можем помочь. Не убрать фантазию, а сделать её мостиком к настоящей жизни.

Светлана Маслова:
Иногда рассказы подростков о неразделённой любви полны скрытой грусти. Вот, например, девочка говорит: «Мне никто не нравится в классе. Я вроде хочу влюбиться, как все, но не могу — не в кого». Это может быть просто несовпадение интересов? Или здесь что-то более глубокое?

Жанна Сафиуллина:
Да, Светлана, очень часто так и бывает. Я и сама в практике вижу: есть девочки — и мальчики, кстати, тоже — которые просто другие. Не хуже, не лучше, просто другие. По ценностям, по интересам, по темпераменту. Они, скажем так, не совпадают с большинством своих сверстников. Это не значит, что с ними что-то не так. Просто, ну не в том они месте оказались. Бывает, что человек словно попал не в свою стаю.

С.М.:
То есть речь не о каких-то травмах или заниженной самооценке, а именно о несхожести с окружением?

Ж.С.:
Да, именно. Представьте: у вас в классе всего 10 человек. А вы — девочка, которой интересна история искусства, психология, японская поэзия и комиксы про героиню, которая спасает мир любовью. А вокруг — люди с другим уклоном. Даже если они добрые и неплохие, — внутреннего отклика может не быть. Особенно часто я вижу это в частных школах, где классы совсем небольшие. Ну нет там того, кто мог бы стать твоим человеком.

С.М.:
А в обычных школах, где по 30-35 человек в классе, шансов больше?

Ж.С.:
Формально — да. Больше народу — больше вероятность, что встретишь кого-то, кто смотрит на мир так же, как ты. Но! Всё упирается ещё и в личные особенности. Есть подростки, которым просто трудно подойти первыми. Они стесняются, боятся сделать шаг. Даже если рядом есть «тот самый» человек, они могут пройти мимо, потому что — страшно. И пока одни активно строят отношения, другие остаются в стороне.

С.М.:
И это как будто становится привычкой — не пробовать?

Ж.С.:
Именно. Особенно если девочка из семьи, где принято быть скромной, не «высовываться», или наоборот — где всё внимание семьи сосредоточено на успехах, на знаниях. А чувства? Ну, подождут.

С.М.:
Вот я вспоминаю своё детство. У нас были кружки, секции, двор. Всё крутилось вокруг общения. Сейчас-то ведь всё иначе?

Ж.С.:
Да, очень многое изменилось. Тогда — да, ты мог не найти друзей в школе, но на танцах, в шахматном клубе или в театральной студии обязательно встретишь «своих». Сейчас же — кружков меньше. А если и есть, то они часто чисто академические: математика, языки, олимпиадные курсы. Всё нацелено на успех. Не на радость общения, не на совместное дело, а на результат.

С.М.:
Получается, что и пространство для дружбы или любви стало меньше?

Ж.С.:
Ровно так. И даже двор — больше не то место, где подростки знакомятся. Многие семьи живут закрыто: после школы ребёнок идёт домой, занимается, отдыхает в одиночестве. Контакт с внешним миром сводится к минимуму. Неудивительно, что влюбиться в таком мире — сложнее.

С.М.:
И девочка, которой хочется любви, мечтается об этом только в голове — но на практике не знает, где и как это может случиться?

Ж.С.:
Да. А если у неё внутри ещё и застенчивость, тревожность, страх быть отверженной — то вообще беда. Влюбиться можно, а вот подойти, поговорить, дать понять — не хватает сил. И тогда первая любовь так и остаётся — тихим, незаметным чувством. Которое с годами может стать красивым воспоминанием… или грустной раной, если не было возможности поделиться.

Светлана Маслова: Жанна, я помню, как в детстве нас летом отправляли в пионерские лагеря. И это был целый мир — вне школы, без родителей, с новыми друзьями, первыми влюблённостями… Сейчас, кажется, таких пространств для подростков почти не осталось. Есть ли сейчас что-то подобное, где подростки могли бы так же свободно общаться, пробовать себя в отношениях?

Жанна Сафиуллина: Если говорить про Казахстан, где я живу, летние лагеря, конечно, есть. Но в основном они для младших подростков — примерно до 16 лет. А вот старшим, 17–19-летним, уже сложнее попасть в такой лагерь.

Есть ещё дневные лагеря, где ребята не ночуют, а приходят с утра и остаются до вечера. Но у них, как правило, конкретная цель — например, развитие лидерских качеств или обучение предпринимательству. То есть это уже не про свободное общение у костра, как в наших детских лагерях, где можно было просто быть подростком, знакомиться, гулять, влюбляться, дружить…

Мне кажется, сейчас подростки старшего возраста немного лишены такого живого, неформального пространства, где отношения зарождаются естественно, без давления, без цели "научиться чему-то полезному".

С.М.: Очень жаль. Потому что именно в таких местах, как в старых добрых лагерях, часто и случалась первая влюблённость — такая светлая, чистая, ничем не замутнённая. А как вы думаете, какую роль вообще играет первая любовь в жизни человека? Насколько она важна для взросления? Какие трансформации происходят в этот момент?

Ж.С.: Хороший вопрос… Я бы сказала так: первая любовь — это прикосновение к миру романтических, а иногда и сексуальных чувств. Это тот самый момент, когда девушка может впервые по-настоящему почувствовать свою женственность. Когда юноша начинает осознавать свою мужскую энергию. Это и про тело, и про эмоции, и про образ себя. Такой важный переход из детского восприятия себя к взрослому.

С.М.: То есть это инициация?

Ж.С.: Да, очень точное слово. Это действительно инициация. Первый опыт быть женщиной или мужчиной в отношениях. Первая проба партнёрства. Не только про сексуальность, но и про то, как ты взаимодействуешь, как раскрываешься, насколько ты открыт, уязвим, честен.

Очень часто эти чувства — невероятно яркие. Может быть, потому, что они впервые. Потому, что в них нет ещё никаких примесей — ни разочарований, ни ожиданий, ни "как должно быть". Это влечение, романтика, эмоциональность — в чистом виде. Человек как будто впервые чувствует, что такое любить и быть любимым.

С.М.: И, наверное, впервые видит себя в новом свете?

Ж.С.: Абсолютно верно. В отношениях человек вдруг может обнаружить: а вот такая я, когда я влюблена. Или: вот таким я становлюсь рядом с другим. Это даёт очень много — даже если отношения были короткими. Даже если они не переросли во что-то серьёзное.

Есть подростки, которые очень склонны к рефлексии. Они наблюдают за собой, делают выводы. И через первую любовь начинают лучше понимать, что для них важно в отношениях, чего они хотят, на что готовы, а на что — нет.

С.М.: А если первая любовь не получилась — это может как-то травмировать?

Ж.С.: Конечно, бывает всякое. И разочарования, и неразделённая любовь, и даже болезненный опыт. Но если отношения были бережными, даже если короткими, это остаётся как светлый след. Радость. Волнение. Что-то, что человек вспоминает много лет спустя — с улыбкой. Как часть себя.

Иногда, правда, возникает другая история: когда человек настолько идеализирует первую любовь, что потом ничто не может с ней сравниться. Новые отношения кажутся не такими яркими, не такими романтичными. Это уже другая тема — о том, как мы порой не даём себе идти дальше.

С.М.: Получается, первая любовь — это как врата во взрослый мир?

Ж.С.: Да. Это первый шаг в сторону взрослости. Потому что вместе с ней приходит понимание себя, открытие своей чувственности, умения быть с другим. И если этот опыт случается в безопасной, принимающей среде — это огромный ресурс на будущее.

Светлана Маслова:
Жанна, знаете, сейчас я вспомнила одну тему, о которой мы еще не говорили. Ведь бывает что взрослые женщины сталкиваются с такой проблемой: живут с мужчиной, замужем, всё вроде бы хорошо, а он продолжает вспоминать свою первую любовь. И женщина чувствует, что как будто проигрывает ей. Хотя та девушка давно вышла замуж, уехала в другую страну — неважно. Но внутри семьи эта «первая любовь» будто бы всё ещё сидит на диване между ними.

Интересно, у мужчин так бывает? Или это всё-таки чаще история про женщин?

Жанна Сафиуллина:
Светлана, я, как семейный терапевт, не так часто работаю с парами — больше с индивидуальными случаями. Но если говорить о молодых людях — скажем, от 19 до 23 лет — то да, именно в этом возрасте часто появляется такая штука: фиксация на прошлых отношениях. Особенно, если что-то осталось незавершённым.

С.М.:
Такой незавершенный гештальт?

Ж.С.:
Именно! Как сказали бы гештальт-терапевты — незавершённый гештальт. Человек не прожил что-то до конца, не сказал важных слов, не сделал каких-то шагов. Или не смог уйти — по-настоящему. И тогда его психика всё ещё «там». Это может быть личностной особенностью — кому-то в принципе трудно что-то завершать. Особенно отношения. Иногда за этим стоит тревога, страх потери, а может быть, даже подсознательная выгода: пока я мысленно в тех отношениях, мне не нужно сталкиваться с чем-то новым, неизвестным.

С.М.:
То есть эта фиксация — это не просто "ну у всех так", а звоночек. Сигнал, что с этим стоит разбираться?

Ж.С.:
Да. Это вполне реальный повод обратиться к специалисту. Потому что пока у нас не закрыта одна дверь, мы не можем по-настоящему открыть другую. Пока я мысленно всё ещё в прошлом, в новом ничего не начнётся — как бы я ни старался.

С.М.:
Интересно, что для одного — это просто ностальгия, а для другого — тормоз всей жизни.

Ж.С.:
Вот-вот. Есть огромная разница между тем, чтобы с теплотой вспомнить: «О, вот фото с выпускного, а вот и он — моя первая любовь… Как же это было мило». И тем, чтобы застревать в навязчивых мыслях, сравнивать с ним всех новых партнёров и каждый раз разочаровываться.

С.М.:
Особенно если сравнение не в пользу настоящего.

Ж.С.:
Да, тогда стоит прямо себе задать вопрос: «Что мешает мне оставить прошлое в прошлом? Почему я всё ещё там? Чего я избегаю в настоящем? Может быть, мне страшно идти вперёд?»

С.М.:
И если на эти вопросы сложно ответить самому — идти к психологу?

Ж.С.:
Однозначно. Потому что за этим может стоять нечто большее, чем просто «я всё ещё люблю её». Возможно, это история про страх близости, про то, что новые отношения могут быть опасны, могут ранить. А может быть, человек просто не умеет по-настоящему завершать. Специалист поможет это распутать. И тогда жизнь действительно может сдвинуться с мёртвой точки.

Светлана Маслова:
Жанна, а давайте поговорим о родителях. Про ту самую странную роль, которую они играют или не играют в первой любви своих подростков. С одной стороны, ребёнок уже отдаляется, хочет жить своим миром, строит первые взрослые отношения — пусть пока ещё пробные. А с другой — он же такой уязвимый! И естественно, родителям хочется как-то защитить, приглядеть, уберечь. Но вмешательство, особенно жёсткое, запретительное, может всё испортить. А если вообще не вмешиваться — это ведь тоже может быть опасно…

Жанна Сафиуллина:
Да, вы очень точно это описали. Это правда — как ходьба по канату. Родителю хочется и поддержать, и не задушить. И всё время есть страх: "а вдруг он ошибётся?", "а вдруг она попадёт в плохую компанию?", "а вдруг разобьётся сердце — и надолго?" Но в то же время подросток всё больше говорит: «ты ничего не понимаешь!», «вы вообще отстали от жизни!» — и кажется, что любую попытку приблизиться он воспринимает как вторжение.

С.М.:
И родитель, даже самый продвинутый, читающий психологические книжки, в какой-то момент чувствует — не помогает ничего. Он знает, как надо, но не получается. Потому что, например, видит, что ребёнок делает ошибки. И внутри просто бушует ураган: хочется встрять, спасти, направить… А как найти этот баланс? Как быть рядом, но не задавить?

Ж.С.:
Это правда, очень непросто. И это, наверное, вопрос, который родитель подростка должен задавать себе каждый день: что сейчас для моего ребёнка важно? Что будет для него поддержкой, а не вторжением?

Один из ключевых моментов — не обесценивать чувства подростка. Даже если кажется, что «да какая там любовь, ерунда, гормоны», — очень важно сдержаться и не говорить этого вслух.

С.М.:
Ага, вот это знаменитое: «Ты ещё не вырос», «У тебя ещё всё впереди», «Думай лучше об учёбе, а не об этой своей любви»…

Ж.С.:
Да, вот это всё. Когда родитель говорит такие вещи — даже из лучших побуждений! — подросток чувствует, что его мир разрушили. Его чувства — не признали, не заметили, не уважают. А ведь для него это может быть первая настоящая любовь. Именно настоящая, без кавычек. И это будет фундамент, на котором потом построится всё остальное — отношения, близость, доверие.

С.М.:
То есть даже если мама или папа видят, что «этот Вася ей не пара» или «у неё вон оценки скатились, а она только о парне и думает» — всё равно нельзя в лоб?

Ж.С.:
Не в лоб — точно. Очень важно избегать оценок — и в адрес самого подростка, и в адрес его партнёра. Не говорить: «Ты глупая, у тебя ничего не получится» или «Он тебе не пара, он из плохой семьи». Даже если внутри родителя всё кипит — снаружи нужно быть надёжным тылом для ребенка.

Не судить, не осуждать. И — это очень важно! — не распространяться о романтических переживаниях подростка другим взрослым. Не обсуждать их с подружками, бабушками, соседками. Потому что для подростка это предательство.

С.М.:
Да, и потом ребёнок закрывается. Уже не придёт. Уже не расскажет…

Ж.С.:
А доверие — это и есть главное. Ведь мы не сможем спасти подростка от всех возможных ошибок. Но если он знает, что может прийти к родителям, и его не осудят, не высмеют, не скажут: «я же говорила!» — вот тогда он не останется один.

Даже если он не согласен с мнением родителей, даже если молчит — он всё равно будет знать: в этой семье меня принимают.

С.М.:
И, наверное, если родитель научится сдерживать свой внутренний страх, свою тревогу, и в первую очередь просто быть рядом — это уже будет огромной поддержкой?

Ж.С.:
Да. Спокойное, тёплое присутствие, без оценок, с уважением к чувствам подростка — это и есть та среда, в которой вырастают эмоционально зрелые взрослые.

Иногда подростки будут делать вид, что не слышат, что не хотят ничего обсуждать. Но они чувствуют. Они помнят. И когда-нибудь именно это будет тем мостиком, по которому они к вам снова вернутся. Уже взрослыми. И, возможно, поблагодарят за то, что вы тогда не разрушили их первую любовь.

Светлана Маслова:
Жанна, когда подросток приходит к родителям с влюблённостью, с первыми переживаниями, так хочется, чтобы взрослые отнеслись к этому бережно. Но часто срабатывает испуг: «Ой-ой, куда понесло! Только бы не разбили сердце»… И родители начинают давать советы, не всегда из любви, а скорее — из страха.

Жанна Сафиуллина:
Да, это очень важное замечание. Мне кажется, многое зависит от того, в каком контакте сами родители со своими чувствами. Если у мамы, к примеру, незажившая история с тем, что «все мужики — козлы», и личная жизнь не сложилась, — она, возможно, из лучших побуждений будет пытаться оградить дочь. Только вот, на самом деле, она будет говорить не про дочку, а про себя.

С.М.:
Проекция своего опыта, да? Казалось бы, забота, но под ней — боль.

Ж.С.:
Абсолютно верно. Очень часто то, что родители транслируют детям, — это не про сегодняшнюю ситуацию, а про свои травмы. И делают они это совершенно неосознанно, с искренним желанием защитить. Только вот, защищая, на самом деле, мешают прожить ребёнку свой опыт. И здесь мы снова приходим к мысли о том, как важно взрослым быть в контакте со своими эмоциями, понимать, откуда они.

С.М.:
Вот этот туман из прошлых переживаний, да? Когда смотришь на ребёнка, а видишь свою старую историю.

Ж.С.:
Именно. Ребёнок, по сути, оказывается как будто в чужом фильме. Родитель реагирует не на его жизнь, а на свои когда-то не прожитые чувства. И в этот момент очень помогает, если взрослый сам идёт к специалисту. Потому что, знаете, психологи, которые работают с подростками, часто говорят родителям: «Вам нужна терапия. Не ребёнку. Вам».

С.М.:
О, это звучит для многих, наверное, как гром среди ясного неба. А как родители на это реагируют?

Ж.С.:
По-разному, конечно. Кто-то встаёт в оборону: «Это с ним что-то не так, не со мной!» Но очень многие сегодня уже готовы идти в терапию. Или хотя бы на консультации, чтобы понять, что происходит. И это прямо обнадёживает. Люди начинают читать, узнавать, искать, разбираться.

С.М.:
Это ведь не только про ребёнка — это и про себя.

Ж.С.:
Совершенно верно. Когда взрослый проходит через свою терапию, закрывает старые болезненные эпизоды, что-то проживает, отпускает, — и его жизнь меняется. Становится больше радости, больше свободы. А вместе с этим теплеют и отношения с ребёнком. Он вдруг становится не «непонятным подростком», а живым человеком, которого можно услышать.

С.М.:
Звучит как надежда. Что всё можно поправить. Главное — захотеть.

Ж.С.:
И позволить себе помощь. Не быть всезнающим, не пытаться всё контролировать. Просто сказать: «Я не знаю, как правильно. Но я хочу по-другому». И тогда действительно может начаться что-то новое — и для родителей, и для ребёнка.

С.М.:
Спасибо, Жанна. Очень светлый у нас получился разговор. Я уверена, он даст родителям точку опоры и напоминание: всё начинается с нас.

Жанна Сафиуллина — клинический психолог и арттерапевт — тонко и бережно помогает подросткам (и их родителям) пройти через этот сложный, но удивительно важный этап. Понять свои чувства, научиться говорить о них, не теряя себя в чужих идеалах, а наоборот — становясь ближе к себе.

Если в вашем доме подрастает влюблённый подросток — или вы сами до сих пор носите в себе след той самой первой любви — возможно, сейчас самое время поговорить об этом с тем, кто умеет слышать.

📌 Записаться на консультацию к Жанне Сафиуллиной можно по ссылке / через личные сообщения

А ещё вы можете присоединиться к Жанне в социальных сетях — там она делится полезными наблюдениями о подростковой психологии, деликатно и с юмором говорит о чувствах, которые сложно проговорить вслух.
Подписывайтесь, чтобы не пропустить важное — для себя, для своего ребёнка, для понимания жизни в целом: